Несмотря на бытность полунищим проходимцем, наш герой был изрядным любителем покушать. Пожалуй, это было первым его большим пристрастием в жизни, и он даже стал бы ради этого сборщиком пожертвований, не будь у него второго увлечения, сосредоточенного в неприязни к магам. Так вот, Аксель был тем ещё гурманом, и за то утро, что он провёл в камере перед отправкой сюда, он наглядно убедился, что та бурда, коей потчуют в тюрьме Хориниса, ни в коей мере не способствует нормальному пищеварению. Возможно, это было своего рода пыткой властей, коей солдатня подвергала несчастных арестантов? Аксель не был в этом уверен. Но буквально через десять минут после приема пищи его начали нещадно мучить газы и колики, в животе крутило, и наш герой вынужден был корчиться всю дорогу до барьера. Возможно, тягостное влияние мерзких харчей хоринисской тюрьмы несколько осложнялось дурным предчуствием и нежеланием попадать за Барьер. Но родину, увы, не выбирают... При виде дегенеративной мины судьи и его гнусавого голоса тошнота усилилась, и Аксель больше не смог себя сдержать. Организм новоявленного арестанта словно специально выжидал именно того момента, когда чиноник начал зачитывать его имя. Именно тогда желудок Акселя не выдержал и, согнувшись в три погибели, наш герой издал два протяжных пердящих звука, весьма смачных, именно таких, когда сторонний слушатель по звуку понимает, что кишки объекта наблюдения помимо газов также изрыгают жиденькие и малоприятные капельки поноса. Зловоние, сопроводившее этот звук, тут же всё и подтвердило.
- Прошу прощения, проблемы с желудком... - промямлил Аксель своим писклявым голосочком, с облегчением поглаживая толстой розовой пятерней свой вздувшися живот и распрямляясь. После чего обвел взглядом всех собравшихся, начиная с солдафонов и кончая невесть откуда появившегося импотента в робе Мага Огня, которых наш геро так не любил.
- Нет, это пусть над вами, дети мои, - прокудахтал он, скорбно свесив курносую физиономию , - пусть сжалится и смилостивится наш великий Господь. И над этим юродивым в красной хламиде... Прости, отец - они не ведают, что творят, - в сердцах воскликнул он, поднимая указательный палец и мизинец в странном жесте и осеняя странным знамением мага и собравшуюся тут солдатню. После чего, не обращая никакого внимания на потуги мага заговорить с собой, принялся смиренно ждать претворения в жизнь своего приговора.